Про художников Опции

[Жанятка]

Гениальный Айвазовский был несчастлив в любви

Вольным творцом Айвазовский никогда не был — он находился на службе у государства и был художником Главного морского штаба. Тогда, когда не было телевидения и фотоаппаратов, живописцы единственные могли передать картину происходящего.

Произведения великого художника Ивана Константиновича Айвазовского заняли почетное место не только в русской и армянской живописи, но и в сокровищнице мирового искусства.

Как бывает у музыканта абсолютный слух, так у Айвазовского была абсолютная память. Он писал свои марины по памяти, исключительно точно передавая различные состояния моря.

Сегодня исполняется 190 лет со дня рождения великого художника.

Иван Константинович Айвазовский родился 29 июля 1817 г. в Феодосии, в армянской семье. С детства наблюдение за жизнью моря и рисование стало любимейшим занятием Ивана Айвазовского. Его дарование было замечено влиятельными людьми города. А. И. Казначеев, градоначальник Феодосии, определил подростка в Симферопольскую гимназию и в дальнейшем ходатайствовал о его поступлении в Академию художеств в Петербурге. Академию Айвазовский закончил с золотой медалью.

Айвазовского при жизни окружала всемирная слава. С 1846 г. в России и за границей было организовано 120 его персональных выставок. Он был избран членом европейских академий художеств: Петербургской, Парижской, Римской, Амстердамской. Папа римский пожелал приобрести для Ватикана картину Айвазовского «Хаос». В 1844 г. ему было присвоено звание академика Петербургской Академии художеств. В 1844 г.

Айвазовский был поразительно работоспособен: написал около 6000 полотен и считал, что умение писать по памяти отличает настоящего художника от ненастоящего.

«Живописец, только копирующий природу, становиться ее рабом. Человек, не одаренный памятью, сохраняющей впечатления живой природы, может быть отличным копировальщиком, живым фотографическим аппаратом, но истинным художником — никогда. Движения живых стихий неуловимы для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск волны — немыслимо с натуры».

Практически всю жизнь Айвазовский жил и работал в Феодосии, где построил по собственному проекту дом на берегу моря. Преподавал в созданной им Общей художественной школе-мастерской.

Художник своими делами заслужил уважение и любовь сограждан. Он построил в Феодосии гимназию и библиотеку, археологический музей и картинную галерею. По его настоянию был проведен в Феодосии водопровод. Благодаря его хлопотам был сооружен торговый порт, проведена железная дорога. В 1881 г. И. К. Айвазовский избран первым почетным гражданином города Феодосии.

Вольным творцом Айвазовский никогда не был — он находился на службе у государства и был художником Главного морского штаба. Тогда, когда не было телевидения и фотоаппаратов, живописцы единственные могли передать картину происходящего. Поэтому Главный морской штаб посылал Ивана Константиновича «на задания»: по заказу руководства художник оперативно рисовал батальные сцены с мест сражений, вкладывая в них патриотический дух и веру в силу российского флота, продвигая таким образом официальную идеологию. Во времена Крымской войны Айвазовскому не всегда удавалось присутствовать на местах сражений, но он тщательно собирал рассказы очевидцев и восстанавливал картину происходящего.

«Море — это моя жизнь», — говорил художник. Он обладал способностью передать движение и дыхание моря.

Глядя на его картины, трудно себе представить, что их создавал человек, долгие годы переживающий неустроенность семейной жизни, разлуку с любимыми детьми.

В 1848 году Айвазовский женился. В один из приездов в Петербург он был представлен весьма знатной вдове, имевшей двух дочерей «на выданье». Девушки пожелали учиться живописи у знаменитого художника. Через некоторое время вдова стала замечать, что художник слишком прилежен в занятиях, часто засиживается в ее доме. Вдова уже гадала, какой из дочерей художник отдаст предпочтение. Все это, однако, разрешилось самым неожиданным образом: Айвазовский женился на гувернантке — Юлии Яковлевне Гревс.

Через год после свадьбы у них родилась дочь Елена, в 1851 году — Мария, а в 1858 году — Жанна. Однако этот брак оказался не очень счастливым.

Тщеславному воображению красавицы рисовались приемы в петербургском салоне. Айвазовский же принял решение навсегда поселиться в Феодосии. На двенадцатом году супружеской жизни Юлия Яковлевна оставила Айвазовского, взяв с собой всех четырех дочерей: Александру, Елену, Марию и Жанну. Только время от времени она позволяла им навещать отца.

Друзья несколько раз пытались помирить Айвазовского с женой, но все оказалось безуспешным. Юлия Гревс продолжала клеветать на мужа, даже писала царю, просила, чтобы он обязал Айвазовского каждый месяц выплачивать ей триста рублей, хотя он и без этого давал ей намного больше. В 1877 году брак был расторгнут.

Шли годы, и на его пути встретилась другая женщина, которую он увидел однажды из экипажа, остановленного похоронной процессией. Хоронили известного в Феодосии купца Саркизова. Вслед за гробом шла вдова — юная армянка поразительной красоты. Через год Анна Никитична Саркизова стала женой Айвазовского. И хотя ему было уже 65 лет, Айвазовский был пылко влюблен в жену и по-настоящему счастлив с ней. Анна Никитична была моложе мужа почти на 40 лет, но природный такт, чуткость, душевная теплота отличали эту молодую, ничему не учившуюся женщину.

Она преклонялась перед искусством своего мужа, понимала его, хотя не посещала музеи и не читала книг по живописи. Дом Айвазовского ожил. В нем собирались друзья, художники, ученики.

Детей у них не было. Ее красота вдохновила Айвазовского не только на создание портрета, который сохранился и находится в галерее. Он даже посвятил ей стихотворение.

Иван Константинович скончался внезапно, ночью, от кровоизлияния в мозг, оставив на мольберте картину «Взрыв корабля», начатую накануне. Художник был похоронен с воинскими почестями, местный гарнизон возложил на гроб адмиральскую шпагу. На могиле высекли надпись на армянском языке: «Рожденный смертным, оставил по себе бессмертную память».

На похоронах Анна Никитична распорядилась разделить склеп на две части, вторую предназначив для себя.

После смерти мужа Анна Никитична в знак траура перестала выходить из дома. В течение 25 лет она ни разу не оставила своей квартиры, расположенной в том флигеле галереи, где находится Краеведческий музей.

Так она пережила Первую мировую войну. Революция, гражданская война, голод и разруха не могли заставить выйти из дома эту добровольную затворницу.

С 1917 по 1920 гг. власть в городе менялась трижды, и в 1920 г. Крым был освобожден окончательно. В 1921 году галерею национализировали и через год открыли для посетителей. Анна Никитична не была на открытии. Она продолжала жить замкнуто и нелюдимо.

Она лишь каждый вечер ходила к морю и сидела на скамье, которую феодосийцы вскоре начали называть «скамьей Анны Никитичны Айвазовской».

Материал подготовлен интернет-редакцией www.rian.ru на основе информации открытых источников
мейл ру

[Жанятка]

Искусство проникать в суть вещей
Сегодня исполняется 125 лет со дня рождения Павла Филонова – одного из самых загадочных русских художников

Картины Филонова не выставляли несколько десятилетий. После смерти художника в 1941 году первая персональная выставка состоялась только в 1967 году в Новосибирске. Да и при жизни галереи и музеи не баловали его своим вниманием.

Аналитическое искусство
«Филонов считал, что его произведения принадлежат пролетариату и не могут быть проданы, лишь подарены музеям»

В толстых западных альбомах, охватывающих обширные периоды истории искусств или выбирающих сколько-то сотен шедевров мировой живописи, весьма скудно представлена живопись отечественная. Это, как правило, иконы, Александр Иванов и модернисты. Что, в принципе, понятно – реалистов там своих хватало, передвижники – сугубо национальный феномен.

Среди модернистов и авангардистов много художников-эмигрантов (Шагал, Кандинский), собственно эндемичных авторов раз-два и обчелся. Но в их число неизменно входит Павел Филонов, хотя западные музеи не могут похвастаться его полотнами.

Филонов – мост между эпохой культурного ренессанса Серебряного века и послевоенным возрождением интереса к подлинной живописи, пришедшимся на оттепельный период. Его случай уникален – художник запрещал продавать свои произведения, тем более за границу, и получилось так, что практически все полотна хранились в одних руках и дошли до нас нерассеянными.
Филонов родился в московской бедной семье (отец был кучером, мать прачкой). Родители умерли, Филонов переехал в Петербург, работал в «живописно-малярных мастерских», потом брал уроки живописи и учился в Академии искусств, он поступил в нее лишь с третьего раза. В 1910 году он бросает учебу и сближается с художниками-новаторами, группировавшимся вокруг творческого Союза молодежи, и активно участвует в их коллективных выставках.

Его живопись тех лет близка модерну, он отдает дань символистским тенденциям (аллегорические изображения, «вечные вопросы»), неизбежным для живописца, который хотел быть современным. Вместе с тем в его творчестве очень мощно прозвучало кубистическое начало, но подано оно было несколько в ином ключе, нежели на полотнах многих десятков известных художников-футуристов.

Художник оставил после себя значительное теоретическое наследие («Идеология аналитического искусства», «Принципы сделанности»). Как это часто бывает у живописцев, его труды скорее философичны, нежели посвящены тайнам ремесла. Он рассуждает о форме и сущности, о целом и частности, форме и ее наполнении, содержании и смысле.
Его статьи и советы ученикам (он не любил это определение и называл их «изучающие мастера») емки и афористичны, темны и прозрачны одновременно: «Представьте непрерывно и точно в каждую частичку цветом, который нашли так, чтобы он входил в эту частичку, как тепло входит в тело или так, чтобы цвет был органично связан с формой <…> Вводи прорабатываемый цвет в каждый атом, чтобы он туда въедался, как тепло в тело, или органически был связан с формой, как в природе клетчатка цветка».

Недаром в названиях картин Филонова так часто встречается слово «формула» (есть «Формула весны» и даже «Формула империализма»). Попытки увидеть то, что скрыто за видимой оболочкой вещей и явлений, проникнуть в суть и выразить ее в форме – вот задача каждого большого художника. «Очевидцем незримого» назвал его поэт-футурист Алексей Крученых.

Филонов выбрал для себя направление, которое называл «аналитическим». Его метод – «органическая живопись», движение от частного к общему, выражение развития жизни художественными способами. Он отрицал канонический подход к искусству, но и был далек от традиционного футуризма с его почти дизайнерскими экспериментами.

Его картины лиричны и ужасны, беспощадны и доверчивы. Филонов – самый русский из авангардистов, он никогда не ориентировался на работы современных ему западных коллег, в отличие от его собратьев по цеху. Наверное, поэтому его живопись так самобытна и так пугающе притягательна.

Холсты под запретом
Революция была восторженно принята Филоновым, равно как и его многочисленными соратниками по авангарду. Она воспринималась как невиданное обновление социальной и прежде всего культурной жизни, которое сулило большие перспективы, вплоть до космического преображения.

Филонов встретил ее на фронте, куда был направлен рядовым. Он активно включается в новую жизнь, занимает разнообразные должности, подчас далекие от собственно искусства – так, он был председателем Исполнительного военно-революционного комитета Придунайского края (служил он на Румынском фронте, там и застали его события 1917 года).

В 1918 году Филонов возвращается в Петроград, участвует в обширной Первой свободной выставке, проходившей в Зимнем дворце, активно сотрудничает с новой властью в ее культурных начинаниях.

Филонов становится профессором Академии искусств в 1923 году, он выбирает и собирает учеников, которых обучает принципам своей работы. Но времена меняются, творчество Филонова и его кружок всё чаще подвергаются критике. Власти уже не нужны эксперименты, ей не требуется новаторство и прорывы в иные миры, наступает эпоха «сталинского классицизма», куда Филонов явно не вписывается. Знаковое событие – запрет выставки в Русском музее, экспозиция которой уже была подготовлена.

Филонов столкнулся с той же бюрократией от искусства, как и во время своей учебы. Вот только до революции никто не мешал ему устраивать выставки, а новая власть, сначала благоволившая авангарду, узурпировала право определять, кто нужен публике, а кто нет. Не нужен – это в лучшем случае, часто речь шла о «вредности» и «контрреволюционности».

Многие ученики Филонова оказались в заключении, сам художник был лишен возможности не только выставляться, но и подвергся своего рода запрету на профессию: многие его работы, сделанные на заказ, были выполнены по договоренности с его знакомыми, которые ставили свои имена, тем самым давая возможность Филонову хоть какого-то заработка.

Утопия пролетарского искусства, который Филонов был предан, сыграла с ним злую шутку. Талант художника не мог принять новых норм, навязываемых сверху, а не выраставших органично. Идти против провозглашаемой им «органики» – значит предать дело и смысл всей своей жизни.

Филонов остался верным пролетарскому искусству, как он его понимал. И тем жизненным принципам, которые вытекали из этого понимания. Так, он считал, что его произведения принадлежат пролетариату и не могут быть проданы, лишь подарены музеям. Он умер в нищете и голоде в осажденном блокадном Ленинграде в 1941 году.
Многие художники-авангардисты, достигшие успеха, частенько поддавались соблазну коммерциализации творчества (Пикассо, Дали). Филонова этот соблазн миновал.
Взгляд