Почему мы должны осудить преступления советского режима? Опции

[phelix]

В ходе дискуссий с местными атестами выяснились устойчивые мифы об отношениях советской власти и Церкви. Вот ссылка на подборку материалов об истинном положении дел в то время. Для затравки то, что не раз вызывало разногласия:

К 1941 году были репрессированы за веру 350 тысяч человек, из них 140 тысяч священнослужителей. 150 тысяч человек пострадали в 1937-1938 годах, из них 80 тысяч расстреляны

...

Репрессии большевиков против РПЦ начались сразу же после революции. Однако они переросли в войну на уничтожение РПЦ как организации с середины 1930-х годов, когда власть бывшего семинариста Джугашвили, ставшего великим вождем всех народов Иосифом Сталиным, была уже безраздельной.

РПЦ воспринималась как "социально опасный элемент", которому места в "светлом будущем" не отводилось.

Уже в 1934 году были арестованы 6 епископов, в 1935 году — 14, а в 1936 году число арестованных архиереев достигло 20. В результате 10 мая 1935 года митрополит Сергий, старавшийся идти на все возможные и невозможные компромиссы с советской властью, был вынужден распустить Временный патриарший синод.

Начиная с 1937 года в рамках "выработки нового законодательства о религиозных культах" были созданы спецкомиссии по стране с целью проведения массовых репрессий. Жизнь приходов контролировалась инспекторами по наблюдению и сексотами НКВД, которые обязаны были докладывать обо всех особенностях церковной жизни, даже о том "куда расходятся деньги, полученные за просвирки и свечи". При малейшем подозрении в нарушении установленных правил или по любому, самому нелепому доносу священника арестовывали, а храм закрывали. Храмы вообще закрывали в массовом порядке, часто без всяких предлогов. Использовали их в лучшем случае под учреждения культуры и науки, в худшем — под амбары и склады.

В 1935 году только в советской России (без учета других республик СССР) было 25 тысяч действующих церквей. Уже на 1 апреля 1936 года в стране оставалось 15 835 храмов. В 1937-м было закрыто еще восемь тысяч церквей, в 1938-м — еще примерно шесть тысяч. По современным данным, на момент начала войны из дореволюционных российских храмов действовало примерно 350-400 церквей. И хотя официально вплоть до 1941 года в стране числилось 5000 православных общин, реально 90% из них не действовало из-за отсутствия священника. Правда, многие священнослужители ушли в подполье и окормляли верующих тайно. Но и там их настигал сталинский террор.

Именно Сталин санкционировал истребление духовенства с целью "физического сокрушения православия". По приказу наркома внутренних дел СССР Ежова за номером 00447 от 30 июля 1937 года церковники были поставлены по степени опасности для советского общества на второе место после кулаков.

Были установлены региональные квоты на репрессии на основе социального происхождения. Только в 1937 году были расстреляны 60 епископов. Рядовых священников репрессировали тысячами. Точное число трудно установить до сих пор. По разным данным, жертвами репрессий только начиная с середины 30-х годов до конца сталинского правления стали от 200 до 300 епископов. Общее число представителей духовенства РПЦ, ставших жертвами репрессий, Комиссия по реабилитации жертв политических репрессий 1995 года насчитывает в 200 тысяч (всего 500 тысяч "религиозных" репрессированных, включая уже представителей всех конфессий). Многим историкам эта цифра кажется завышенной: такого числа священнослужителей в России не было и до революции. Видимо, сюда попали еще и миряне. Так, уже по данным Комиссии по реабилитации Московской Патриархии, к 1941 году были репрессированы за веру 350 тысяч человек, из них 140 тысяч священнослужителей. 150 тысяч человек пострадали в 1937-1938 годах, из них 80 тысяч расстреляны.

Протоиерей Георгий Митрофанов указывает другие цифры: в 1937-1941 годах по религиозным делам были репрессированы 172 тысяч человек, из них 116 тысяч человек расстреляны. На основе сопоставления всех этих данных можно представить себе порядок цифр.

...

"Комсомолка" рассказала, как Сталин "возрождал" православие в СССР

[phelix]

Вот еще интересное из первых уст:

Если интересно, скажу несколько слов о своей семье. Наша семья - это простая русская семья. Ничего особенного, каких-то подвигов не совершая, жила обычной своей, обиходной жизнью прихода. Мой дед по отцу был дьяконом, его дед был священником, прадед тоже был дьяконом, прапрадед был псаломщиком. Таким образом, можно проследить до XVII века. Почти 300 лет в моей линии по отцу были священниками или священнослужителями в том или ином сане. Мой отец происходил из семьи священнодьякона Петра, который в свое время был арестован в 38-ом году и расстрелян в лагерях под Вырой в 41-м году. О его судьбе, что характерно, никто никогда не знал до времени окончания войны. Было страшное время, и люди, кто остался не репрессированным, боялись своим отношением к тем, кто уже получил, как тогда говорили, «по заслугам» от рабоче-крестьянского государства, никому не повредить, поэтому многие просто молчали. Это молчание тоже было особой позицией, которую нужно правильно понимать, но за этим молчанием часто стояло большое дело, которое знали только те, к кому оно относится.
Репрессии, которые пошли на Церковь, коснулись семьи. Приходит налог один, приходит налог другой, третий. Заплатить невозможно, потому что он увеличивается прогрессивно. Все, что можно, продали, и еще приходит налог. «Значит, вы враг народа - вы не платите налог. Тем более, что вы тунеядец». Приходят люди из известных структур и описывают все, что можно было описать. Из дома в знак погашения налогов выносится все. Как рассказывала уже покойная тетушка и отец, остались только стулья, на которых сидели люди. 6 или 7 стульев остались дома. Все остальное до последней нитки было вынесено. На руках остались дети, их нужно было кормить, поить. Моя покойная бабушка со слезами просила: «Пожалуйста, не уносите швейную машинку, ведь это моя надежда. Я всех обшиваю. Если вы ее унесете, мы умрем с голода». Никто этого не послушал, и все было унесено, они несколько часов сидели, как окаменевшие. Отца забрали. Все, его уже никогда никто не видел.
Затем все-таки нашли в себе силы (надо было как-то что-то делать), пошли и нашли где-то старый дырявый самовар, стали кипятить воду, а бабушка пошла по домам, когда свечерело. Все вещи, которые вытащили из дома, унесли в сельмаг, и в сельмаге все продавали за копейки, кто что возьмет. Вам 3 рубля, 2 рубля, вам машинка, вам стол, вам ковер, вам картина, вам икона. Таким образом все распродали. Когда бабушка вечером пошла по домам, ей люди тихонько стали возвращать вещи, которые взяли из дома. Ничего не говоря, просто выносили и давали. Ночью и на другой день часть вещей была получена. Самое важное, что она получила свою швейную машинку, которая потом уже была ее кормилицей. Через некоторое время вернули корову. Тоже кто-то купил и просто привел ее.
Когда уже основного человека, отца дьякона, забрали, уже второго обыска и ареста не было. Таким образом люди дожили до времен войны. Все были, как вы помните, пораженцы в правах: не имели права ни учиться, ни работать. Мой отец был вынужден под своей фамилией, как остался, Соколов, но в другом городе, выдавая себя за племянника одной женщины, учиться, чтобы получить среднее образование. Другой мой дядюшка, его родной брат, был вынужден принять фамилию Михалогорский тоже из другого села, из Фрязино, и там жить под именем Михалогорский. Только так могли распределиться. Таким образом люди все-таки получили образование, а тут уже началась Вторая мировая война, которая привела к некоторым изменениям в этой области политики.

Протоиерей Николай Соколов: Люди перестали осмысливать себя соучастниками истории России